– Глазовы, подъем!
– Вить, поднимайся, засоня, хорош дрыхнуть! – по комнатам уже топочут все собравшиеся на рыбалку, дед с тремя зятьями, на трех машинах, а вы думали! Отец, Андрей, встряхнул его за плечо, что ж, придется выбираться из уютной теплыни постели в прохладу утра…
Витю опять попытались напоить парным молоком, но сегодня он сквозь зубы процедил: «Ненавижу его! Замучили!» – и тетка, вздрогнув, отошла, и с кухни уже позвала: «Тогда, Витюш, поешь вот колбасы, пока чай теплый, иди!» Витек мрачный, не выспавшийся, через застекление веранды, совместно летней кухни, следил за полубегавшими по двору старшими, почти все – в огромных, до бедра, рыбачьих сапогах.
– Померяли, не рваные вроде! Да я вон сейчас в чан прямо наступил – не протекают!
Хлопанье резины, постукиванье молотка, отбивавшего лезвия самодельных ножей, последняя проверка на крепость заплат на резиновой лодке – насос-черепаха пищал под ногой, выплевывая сгустки воздуха в овальный баллон с плоским приклеенным дном.
– Вить, книжки свои собрал? Будешь нам вслух читать, если кто задремлет, а то все поклевки пропустим.
Гыгыгы, гагага, а одну книжищу Виктор обмотал свитером и так и впихнул в отцовский рюкзак.
– Ну, давай, гнилая интеллигенция, полезай в машину! – заднее и правое переднее сиденья вынуты, весь пол салона забросан какими-то тряпками, полуистлевшими тулупами, клочки сена, запах рыбы, ну дед, не «Запорожец», а танк!
– Дед, а чего ты обзываешься-то все время?
– А тебе обидно чтоль? Шуток не понимаешь?
– Таких – нет, не понимаю.
– Полезай давай, будешь еще в обиженку играть!
От окраины Переваловска отъехали три «Запорожца»: древний грязно-белый (почти серый), подновленный желтый и перелатанный синий – хозяева исколесили на них все близлежащие районы, рыба, грибы-ягоды на столе были всегда.
Виктора мотало по всей кабине, по всему наваленному тряпью. Дорога называлась «Сорок ям» и вполне оправдывала название – перед машины то вздымался, то почти клевал землю. Витька, в конце концов, решил не дожидаться окончания тряски, а улегся на дно и закрыл глаза. Ход автомобиля выровнялся, дед перестал материться и уже напевал еле слышно какую-то странную мелодию, тарьям-тарьярим-там. Витя под эту незатейливую песенку и задремал. Снился ему ворон – будто Виктор вышел из дома, а спуститься по ступенькам на землю не может – все горит, все кругом в огне, и даже забор и сидящий на столбе ворон, чадящий черным пламенем – и будто смотрит ворон пристально большим глазом, в котором вместо зрачка круговерть искр.
И слышалось, будто дед отпел мотивчик и бубнит, бубнит себе под нос:
– А на что обиделся, на правду? На правду грех обижаться. Говорю – гнилая, значит, гнилая. Чего вы добиваетесь своим прогрессом, чего вы в нем нашли, почему верите-то в него? Ведь еще когда предсказали – будут полчища железной саранчи, сбылось? Сбылось. И летают ваши вертолеты, и жгут землю почем зря, а вы? Вам мало. Вам сказано – падет звезда Полынь на источники вод, полыхнул Чернобыль, а вы, чего вы ждете? Покайтесь, что против божьей воли идете, и скоро уже, скоро придется на суде ответ держать…
Виктор во сне нахмурился и хотел что-то спротиворечить, но полыхающий черным огнем ворон взлетел над пожарищем, вскрикнул – и пламя улеглось, но нигде ни золы, ни головешек, ни пепла, дом как дом, только войти в него назад Витя не то что боялся – стоял на ступеньках, и ни обратно на веранду, ни вперед на дорожку – и дверь медленно, со скрипом отворялась, отворялась, и уже не скрип, а визг и скрежет, и в раскрывавшийся проем валил черный туман.
– Что?
– Что, что… Приехали! Эй, молодежь, когда научитесь впереди меня ездить?! Ты чего тормознул так резко, я сейчас бы влепился и вы под берег улетели, голова садовая!
– Прости, пап! – улыбаясь, прижимал к сердцу руки Андрей Глазов, в кои-то веки усевшийся ради смеха порулить.
Пока старшие ругались, кто как водит, Виктор спрыгнул с обрыва на прибрежный песок, добежал до воды, умылся, охладил лоб пахнущей чем-то терпким водой, распрямился, обернулся…
– Ахаха, вы посмотрите на Витюху! Глаза по рублю! Вить, кончай изумляться, говорили же, что приедем на Берег Сокровищ!
– Не говорил ему никто. Я смолчал, думал, пусть секрет будет.
– Ааа, вот оно что!.. Ну, Витек, осваивайся! Про такое раньше только в книжках читал, а?
Обрыв. Осыпающийся и обваливающийся, это сразу видно. А еще видно торчащие из земляного отвала ракушки. Что странного? Что величиной они в Витюхин рост. И обычной формы, какой всегда бывают речные раковины, и «жемчужницы», похожие на логотип заправки Shell. За пять минут, пока Витька в восторге касался гигантских «жилищ» доисторических моллюсков, от обрыва открошилось несколько кусков земли, из которых Витя аккуратно вычистил спираль – след большущего моллюска-наутилуса, и кусок окаменелости с отпечатком листка водоросли.
– Бредишок-то разматывайте потихоньку.
– Но почему никто про это не пишет в газетах, почему не показывают по телевидению?!
– А были тут археологи. И образцы взяли, и в Москву послали, и в областном музее выставили.
Витя рыбалку не то что не любил – просто интереса не было, а тут еще и такое, такое! «Потеряли» его на весь день – вытащил из бардачка дедовской машины нож, отвертку, щетку, и прилип к обрыву.
Удавалось отчистить раковины с ладонь величиной – но все равно они рассыпались в пыль при неосторожном прикосновении. Виктора взял азарт. Вдруг вздрогнул – показалось, над головой мелькнуло воронье крыло – посмотрел на обрыв, а в нем… После небольшой осыпи, завалившей кеды землей вперемешку с обломками створок, перед глазами показалась «жемчужница» в его рост. Витя не счищал – сдувал и легонько смахивал песок и глинистые комочки – и вдруг под ноги упал шарик. Снова вскрикнул ворон.
Крупный, сантиметра два в диаметре, матово-черный шарик.
– Смотрите, смотрите!
Смотрели.
– Быть не может, жемчуг дольше трехсот лет не живет!
– Были и за пятьсот лет до Христа жемчужные украшенья, по сей день сохранились.
– Да ладно вам, откуда вы всё знаете?
– Думаешь, один ты хотел тут что-нибудь стоящее найти, балдоха?
Виктор держал на ладони матово блестящий сгусток черноты и не мог отвести от него глаз.
– Вот так Витюха, голова два уха!
– Нашедшему клад полагается четверть стоимости!
– Какой клад, чего ты несешь! Это научная ценность!
Витька сжал комок темноты в кулаке – теплый – и прокричал:
– Никому! Мое! Всем молчать!
Показалось, даже птицы умолкли. А ладонь пекло, Витя разжал руку – «жемчужина» тихо сияла изнутри оранжевыми, желтыми, зелеными искрами.
– Мать моя женщина! – дед перекрестился. – Выбрось, Витька!
– Ага, сейчас! – сипло выдохнул мальчишка.
– Не нравится мне это, – Андрей задумчиво почесал полубритые щеки. – Всем и правда молчать, не трепаться. Рыбалку сворачиваем, или вы как хотите, а мы с Витькой в Орь! Потихоньку разузнаем, что там археологи нарешали… Пап, отвезешь?
Никто и правда не обмолвился. Перед заходом с бреднем от одного поворота русла речушки до другого выпили для согрева и бодрости – никто и не думал, что придется уезжать до завтрашнего утра: две палатки были уже выставлены на сухом месте, дровишек набрали – и деревьев полумертвых хватало вдоль реки, и выброшенного на берег «плавуна».
– Отвезу, куда я денусь, – негромко сказал Витя, глядя в середину плывущих в «жемчужине» огоньков. – Было бы ради чего возвращаться, а то, может, археологи и подбросили в шутку стеклышко, – пробормотал, будто в искорках внутри шарика видел потоки мыслей окружающих.
– Чего? – испуганно переспросил дед и стал торопливо кидать в «танк» вещи.
Андрей протянул руку:
– Дай-ка, сынок!
Витька весь сжался в комок нервов:
– Моё. Я нашел, мне и нести.
– Тогда трогаемся! Вы тут без нас не скучайте.
***
– Пап, может, потише чуток? – Андрей обеспокоенно взглянул на старика, подавшегося вперед, налегшего грудью на рулевое колесо.
– Сами напросились, так терпите, – прошептал Витя, хмуро глядевший на равномерную полосу гравия, подминаемую колесами – «жемчужина» на ладони играла переливами, словно мыслями перекидывалась. Дед вздрогнул, передернул плечами и два раза вдавил «газ».
Утром ехали по этой же дороге, ехали, прижимаясь к правой обочине, и без проблем проскочили мимо кучи щебня с левой стороны. Сейчас Витя увидел серую пирамиду точно впереди.
– Дед, притормози. Притормози, – выкрикнул Витька. – Раз погибать с чертовым глазом, то погибать весело, – пробормотал уже дедову мысль, и, глядя на нарастающую впереди гору камешков, прокричал – тормози!
«Для миссии негоден. Лишний свидетель», – раздалось в пустом шаре меж ушей.
Дед только сильнее вжал ногу в педаль. Витька стукнулся головой о крышу. Перевалился набок. Ударился спиной о стекло. На лицо свалились тряпки. Голова враз намокла. Всё это, только одновременно.
Впереди мелькал синий огонек – бензин загорелся? Виктор даванул ногой стекло, вытолкнул, вылез, выхватил тряпки – сбивать огонь! Как, что? Нет огня. Мигают какие-то лампочки, шоркают в воздухе «дворники». Голова, шея, руки – в крови. Скорее, с неизвестно откуда взявшимися силами, вытащил отца и деда, те что-то кричали, нет, бензин не разлился. Наехав на кучу, взлетели, перевернулись и шлепнулись на крышу.
Живы. Целы.
Только у деда грудину ломит.
А кровь – так это рыбу из садка вытряхнуло. Рыбья кровь, чешуя и соль. Было бы чего пугаться.
Обошлось.
А «чертов глаз» Виктор не выпустил ни на минуту.
***
Параллельно, за посадкой, оказалось, шла вполне себе асфальтированная дорога. Издалека донесся шум мотора. «Глаз» в ладони шевельнулся – неужели и правда? – и потеплело вдруг в руке, и Витя услышал явственно: «Беги». Бросился, продираясь через кустарник и ветви, оставляя на колючках лоскуты полуветхой – не на подиум, рыбам все равно, в чем их ловят, – рубашки, стойте, стойте!
– Что такое, мальчик? Что случилось? – в глуши, в сумерках, ребенок один на дороге? Странная странность, не находите? Не ловушка ли? Но водитель «Москвича» через страхи и неуверенность вслед за беспрерывно выговаривающимся подростком продрался к грейдеру, и правда – помощь нужна.
– Что делать будем? В Переваловск возвращаться, извините, мне не с руки, все планы ломать… Могу мальчишку вашего довезти туда, где остальные ваши, – он говорил это, понимая, что «может», но «не хочет», но этот малой смотрел на него неотрывно и сжимал кулак, и почему-то страшно было знать, что у него там, в смертельно крепко сжатой ладони, и словно кто-то нашептывал мысли. На том и порешили, и рванул со всей жути, всем телом чувствуя нехороший жар, мальчишка на переднем сиденье, да, показывал дорогу.
Подкатили к палаткам, кто здесь, все здесь, просыпайтесь, вставайте-вставайте, мы разбились! Перевернулись и разбились – потом каждый мог поклясться, что слышал грохот, будто гром грянул на последнем «лись». И ведь сколько ее, родимой, скушали на ужин, а вскочили, свернулись быстрее десантников и по машинам!
«Москвич» мчался прочь, и чем дальше за спиной оставался этот паренек-с-кулачком, тем дышалось свободнее. Ведь лучше и не вспоминать – когда из руки в руку он перекинул нечто, темнота осветилась зеленым и оранжевым – чирк! – хвостом крохотной кометы.
***
– Неее, сегодня Витек – наш герой! Ведь и помощь привел, и семью притащил к месту аварии, и там сколько помогал! А потом с дедом ехал на тросе, с выбитой лобовухой! Нет, ну надо же! Что там, Вить, скоро поезд?
Решили уезжать с первым утренним до Ори. Все как-то переглядывались между собой, а когда он собрался говорить, аж плечи втянули – вдруг сейчас полыхнет черным огнем?
– Спасибо, что помогли открытию. Спасибо, что помогаете вернуться. Спасибо, что никому об этом ни гу-гу. Заранее, – и последнее слово Глазова-старшего долго летало над перроном, чужой белой птицей в сумеречной стае.
– Смотри-ка, и правда отчет об открытии – «Записки геологической экспедиции». Пласты земли юрского периода! Сто миллионов лет! Памятник природы! Ну и дела… – Андрей Глазов оторвался от научного журнала: ворох таких разбросан по столу библиотеки Орьского университета. Перевернули всё вверх дном, каждый документик по истории Переваловского района – Андрей всё надеялся, что это чудом сохранившаяся жемчужина.
Виктор не протестовал. Верьте во что хотите, собственно, только не посягайте на право нашедшего и не пытайтесь ставить над находкой эксперименты. А что отец потащил нас к знакомому ювелиру – ну а почему нет, с одной стороны? Все-таки самому не терпится узнать, это природного происхождения, или… Если искусственного… Что же это получается? Человечество существует ну сто тысяч лет, но никак не сто миллионов, какие там дед навыдумывал истории о Падшем Ангеле? С другой стороны, чем «зашифрованней» происхождение, тем будет лучше – Виктору все-таки казалось, что о появлении сгустка темноты, светящегося «по собственному желанию», лишним людям знать не стоит.
Ювелир Арсен, конечно же, попробовал потереть шарик об зуб – скрипит или нет, первая проба подлинности всякого жемчуга. Скрипит, еще как скрипит!
– Это где ж вы откопали чудо такого размера? – Арсен только положил темную круглоту на рабочую подставку и навел увеличительное стекло… Хлопок, стекло треснуло! Линза толщиной почти в сантиметр треснула, а «жемчужина» словно окуталась черным туманом, из немой пустоты всасывала воздух, и Витя, наклонившийся было над плечом Арсена, не сдержавший любопытства, схватился за горло – модный узенький галстук из черной кожи потянуло к сердцу «темного тайфуна». Да что там галстук – саму подставку вдруг одним «рывком» искорежило и стало заглатывать вглубь черного облачка – оно парило над столом уже само по себе и даже расширилось – разбухло.
Витя оглянулся на отца, на ювелира, что-то прошептало ему на ухо: «Скрой меня», – и одним взмахом ладони спрятал кипящий черным жаром шарик в кулак. Скривился от боли, но втянутые в воронку легкого вихря предметы попадали – на стол, на пол. Арсен схватил трубку телефона, но замер, глаза в глаза с Витькой – тот все еще пытался размять-огладить шарик, сам не веря в то, что мелкие вещицы пропали внутри, как в черной яме.
– Конечно, страшно! – пробормотал Витя, не сводя глаз с Арсена. – Вот так перед глазами махни, и нет глаз, да и голова, скорее всего, тю-тю!
– Я даже не подскажу, кто бы мог знать, что это, – Арсен отвел-таки взгляд. – Может быть, уфологи? Астрологи? Классическая астрономия? Ядерная физика? Это же черная дыра в миниатюре!
Андрей, еле оторвавший руку от лица, схватил сына за плечо, тряхнул, мол, ты в порядке? – и замахал – уходим, уходим! На воздух!
Выскочили из полуподвала и смотрели оба, прищурившись, на ставшее вдруг таким родным Солнце. Солнце, которое льет лучи, ничего не прося взамен.
Все-таки это было сродни жемчугу. Он, как известно, разлагается на воздухе – в земле, скованный на сотню миллионов лет, мог и пролежать, чем черт не шутит, пока Бог спит…
Что-то попало внутрь жемчужницы, некое Нечто, и на Него наслоился перламутр. Но вот Что это?
Андрей собрался было просить знакомых допустить их с сыном к научной сети обмена данными, и тут Виктор победил на городской олимпиаде по физике – группу отличившихся допустили к Интранету и без привлечения связей.
Можно было «тронуться», буквально сойти с ума, изучая проблему «черных дыр». Существование их не доказано, сам Стивен Хокинг засомневался в их существовании, да и потом… «Дыра» – объект со сверхплотностью вещества, нереально тяжелый, как он мог бы уместиться в таком шарике, да еще реагировал бы на окружающее, то загораясь, то потухая? Предполагалось, что эффект черной дыры малого объема и плотности мог бы возникнуть в коллайдере, но адронный коллайдер еще только строился!
Андрей не мог смириться с мыслью, что чудо, темное чудо вот, здесь, протяни только руку – Витька сшил для жемчужины «ладанку», небольшой мешочек на крепком шнурке, и носил, не снимая. И старший Глазов решил – ничего, дурные времена пройдут, смутные дни развеются, живем же, худо-бедно, а как вся круговерть в обществе уляжется, так можно будет и Черный Жемчуг миру показать, а сейчас… Бандит на бандите, только вякни про находку – оторвут и не с руками, а с головой…
***
Дед умер через месяц после аварии. От чего? Жаловался на боли в грудине. Просветили рентгеном – трещины в ребрах. Он только отмахнулся – кость и кость, сама зарастет, здесь что-то другое. По ночам разговаривал с кем-то, бабка вставала со своей постели, подходила и с ужасом слушала, как он мелет какую-то ерунду: янтарь, жемчуга, самородки, окаменевшие глаза…
Опять выехали на рыбалку, дед с зятьями. Прошлись с бреднем по старым местам, натащили и карасей, и раков со дна захватили, и налим молодой попался – заварили ушицы, к ней по четверти стакана – душевно! Дед «остограммился», кашлянул, проговорил: «Я все, ребята, не поминайте лихом!» – повалился, прошептал: «Простите, что черта в мир приволок», – была ли эта фраза, дядья Витюхины потом отчаянно спорили. Толку спорить? Деда нет.
Дядья пережили деда на несколько лет. Оба умерли от рака – у одного легкое сгнило, у другого печень. Никто из посторонних ничего не подозревал, но вот двоюродные братья-сестры, проводившие своих отцов, резко отдалились от Глазовых, будто их вовсе нет – не звонили, не передавали приветов даже, не приглашали к себе – об этом и вообще речи не было.
Один Витька знал, что незадолго до смертей заветный комок теплоты начинал греться, чуть не обжигал, и светился изнутри оранжево-зеленым.
Страшно? Ему-то? А кому бы не страшно было? Тем более, что после каждого «ухода» родственников «жемчужина» еле заметно вибрировала и Виктор слышал тихий голос, шепчущий что-то вроде: «Так как же вы смотрите на место человека в космосе? Человек сотворен совершенным, и с течением столетий только отступает от Образа, данного ему Создателем; либо человек поднимается от безмозглости животного мира к свету Сознания; есть и третий вариант: человек – оживший сон Абсолюта, его материализованная Мысль – одна из многих. Каким путем идете вы?»
Витя еле сдерживался, чтобы не закричать – так внезапно и пугающе появлялся голос. Но… Но… В конце концов, однажды он ответил на тихое нашептывание.
О чем пошла речь – неизвестно в подробностях никому.
Только в разговорах с друзьями Витька как-то упомянул, что не боится смерти и уверен – Там… Там есть другая жизнь.
***
Андрей Глазов не находил себе места.
Что-то происходило с сыном. Ну да, младший Глазов рос, менялся на глазах, но не это его озадачивало. Витька – радиотехник-любитель, своими руками собиравший радиоприемники и магнитофоны высшего класса; Витька – математик до мозга костей, решавший в уме задачи почти любой сложности, Витька – физик, зачитавший до дыр научно-популярные книжки про устройство Вселенной; Витька в одночасье сменил курс и направление мысли и углубился в религиоведение. «Не пойму… Он находку как Божий знак что ли воспринял? А в остальном-то, конечно, Виктор, наш Виктор, каким мы его всегда знали – замкнутый, молчаливый, весь в себе». Только вот знание это стало обходиться дороговато – на выбранной в универе специальности «Основы робототехники» Витя, бывший отличник по базовым предметам, съехал на тройки, проваливал экзамены и зачеты, и только психология и основы философии приносили неизменные пятерки.
Одна была надежда – что когда-нибудь Черный Жемчуг продадут и вырученного хватит младшему Глазову на относительно спокойную жизнь в течение пары десятков лет.
Сам же младший… А сам он все чаще стал слышать странный голос, исходивший, казалось, из сердца «жемчужины» – голос его же тембра и тонов, так что будто говорил сам себе: «Ни один из путей развития человечества невозможен без обновления движущих им, человечеством, мотивов. Даже вера в эволюцию временами слабеет и традиционные религии тут же приобретают новое число поклонников, и не меньшее число уходит в недопризнанные секты. Даже смирившиеся с Волей Господа – ждать Конца Всех Времен – начинают возвышать голос: “Почему Ты сказал ‘нет более ни эллина, ни иудея’, а кругом только и твердят об избранном народе, почему Ты говоришь ‘приди ко мне всяк труждающийся’, а говорят о 144 000 только избранных, и то от Начала Времен, так что следование Твоим Путем становится бессмысленным, ибо все уже решено до нас”. Так и говорят – все Избранные избраны до нас».
И не только об этом «говорил» жемчуг, и Витя становился и победителем олимпиады по философии, и лауреатом религиоведческого конкурса, и выходил первым в литературных состязаниях в номинации «Дебют».
Не прав был Андрей Глазов в своих опасениях – сын не сломался. Сын обретал себя – становился литератором, хотя и морщился неприязненно при звуках этого слова, потому как сам себя считал… А вот об этом вообще никому.
***
Никому Витька ни разу не обмолвился, что считает себя Хранителем Реликвии. Конечно, конечно, смейтесь – тут же вспоминается «моя прелесть»0, другие сказки о «предметах силы». Нет, ничего подобного, никаких супервозможностей Жемчуг ему не давал – ну, не считая «голоса», шептавшего в критические минуты нечто такое, что Виктору и разобрать по слогам-то иногда не удавалось – поток слов, никем наяву не управляемый.
Разве успеваемость по учебным предметам, требовавшим логики, можно считать суперспособностью? Да ладно, не смешите! Записав условие задачи, поставленной учителем, Витя слегка поглаживал артефакт на груди – и словно темный поток возникал перед глазами, стремительно неслись мимо голоса и всполохи образов. Приближался к текучей быстрине, окунал в нее лицо – и тут же видел, наверное чужими глазами, белые листы, заполняемые чернильными знаками – вязь сплетаемого решения. И выкрикивал ответ, успевая додумать последние «ходы» мысли первым, до самых мозговитых учеников класса.
Лучший друг Лешка поддразнивал: «Молодец! Среди овец. А среди молодцов сможешь не быть овцой? Ну ладно, успокойся! Не овцой! Бараном, хо-хо! Сможешь среди других умников проявить себя?» Бабушка Леши, профессор философии, однажды приехавшая откуда-то чуть не с Ленинградской области в Центр Федорова на операцию по удалению катаракты, перезнакомилась со всеми друзьями внука. И вот обычный день, ребята опять возятся с перезаписью с магнитной катушки на кассету, она стала на пороге комнаты и поманила Витьку: «Подойдите, молодой человек! Мне рассказали про Вас как про самого разумного среди любителей логических задач. А мне показалось, Вам следует поискать себя в области покорителей вершин образности! Может, так Вы воистину познаете, что же есть Логос…» И положила ему на подставленные ладони томик «Исторiя Хрiстiанской Церкви». Репринт дореволюционного еще издания…
Леха перестал понимать друга.
Конечно, поймешь тут, когда смотришь вместе с ним телевизор – и вдруг «наш Шалый» вскрикивает: «Эта фраза – ну прямо из решения Вселенского Собора, ох, забыл, какого по счету!»
Не делай другим, чего себе не желаешь.
Лешка же руководствовался более простым правилом: «Понять – простить – принять».
Но как его, Витьку, понять, когда он стал после занятий чуть не по часу говорить о чем-то со «съехавшим» на вере Жарднером, передумавшим становиться священником из-за любви к логичной до мозга костей одногруппнице Юле, дочери зам. директора Механического Завода? Да-да, что-то в этой «конструкции» было смешно, а что-то противно, но Лешку самого бабушка научила «не суди»…
Как его понять, когда он стал в библиотеках выбирать каких-то неслыханных авторов, какие-то «Божественные комедии» ему подавай, а в итоге обошел все книжные магазины города, но купил-таки «Братьев Карамазовых» Достоевского и уже донимал: «Чудо, Тайна, Авторитет – вот на чем теперь стоит человечество!»
Ему бы не забывать «правило буравчика» и «правило левой руки», а он прицепится: «Нет, ты понимаешь, в чем разница в символе веры из-за одного всего слова «подобен»? Такая разница, что церкви разделились на православную и католическую?»
Как понять того, кто даже с девушками танцует не под электронный бит, не под «Технологию» даже или «Депеш Мод», а… под… «Видишь, там на горе возвышается крест?»
Как-как. Друг. А потому – надо понять.
***
История человечества в двадцатом веке – история культуры, история движения сознания, руководящего душой, а в самые темные моменты – история сознания, подавленного раскрепостившимся подсознанием, – эта история неотвратимо вела к тому, что можно коротко назвать «Оправдание Дьявола». Слушайте, читайте, смотрите – нам доходчиво разъясняют, что он ангел, бывший Ангел, что он тоже был среди первых Творений Бога, и более того – был Первым и самым прекрасным творением. И что с ним стало? Почему он был низвержен с небес? Да потому, что он отказался служить человеку, подобному Богу, но не сильно совершенному творению Его. Вот из этого представления сначала исчезло упоминание о несовершенстве человека, а потом и о богоподобии, и, и, и в результате осталось – отказался служить. В итоге страдающие от всех божественных «недоработок» человеческого организма и уставшие призывать Бога на помощь так или иначе вспоминают о нем, пошедшем наперекор вот этому уродству, этим болячкам, этой нужде, этим несчастиям – пошедшем наперекор приговору, данному Богом человеку! Змей-искуситель в райском саду, подбивший первую человеческую чету на непокорность, вдруг оказывается… первым помощником человека! Сатана вдруг оказывается в облике Прометея, принесшего человеку искру знания для борьбы с лишениями, он вдруг оказывается его другом!
Все встало с ног на голову.
Да, огромным достижением душеведения в двадцатом столетии стало открытие того, что все сильные подвижки разума откликаются в глубинах подсознания – чем выше ты растешь, тем сильнее тебя тянет вниз и тем тяжелее носить эту тяжкую поклажу – Личность. Да, чем ты больше, шире и выше – тем пространнее твоя Тень. Да, чем ты развитее, тем больше необходимость прекратить перекладывать на других ответственность за то, что сам бросаешь на них свои темные очертания. И вот здесь начинается самое страшное.
Находятся чудо-психологи, полагающие, что для нормально развивающегося общества необходимы изгои. Изгои-люди, страны-изгои. Те, кем нельзя быть. Те, на кого нельзя даже походить. Да, они чем-то похожи на так называемых нормальных, но их свойствам души, сердца и ума никак нельзя гнездиться в наших душах.
Если изгоя нет – его найдут.
Найдут, чтобы сделать козлом отпущения.
Признавшие, что в ужасах непонятной для нас личности проскальзывают черты нашей же, отброшенной на нее Тени, делают огромный шаг вперед на пути жизненного становления кем-то бОльшим, кем-то лучшим.
Но и здесь находятся те, кому дорог «рецепт» Кастанеды – обуздать свою Тень, чтобы сделать ее… оружием! Оружием в бесконечной магической войне всех против каждого, где человек человеку маг-вампир.
Похоже, лишь немногие осознают, что вершина движения души – зенит, вечный полдень, когда солнце творческого избытка прямо над тобой и ты не отбрасываешь Тени вообще…
…………..
И вот скажите мне – когда Личность становится Творцом, когда демоническое преодолено и рассеяно лучами Ясности – что здесь делать Дьяволу вообще, в принципе? Может, вы предлагаете держать его при себе, так, на всякий случай? Хорош же «питомец»…
Из эссе В.А. Глазова, студента 3 курса Университета Ори.
***
В поезде Виктор Андреевич задремал. Сквозь легкий сон слышалось – кто-то включил радио, сначала долго хохмили ведущие, а потом… Глазов замер, не в силах шевельнуться, и слышал молодой, отчаянно резкий голос:
– В результате вся проблема противостояния Добра и Зла сводится к проблеме… выбора красок! Так называемые гуманисты забывают – дьявол не сторона конфликта, которая может победить или проиграть в финальной битве и подарить какие-то блага своим сторонникам. Дьявол – Враг Рода Человеческого и обречен на поражение! Об этом как-то все вдруг призабыли, Падший Ангел стал романтичной фигурой, воспеваемой и даже любимой. Понимаете – не тренер футбольной сборной, и не рок-звезда! Враг. Человеческого. Рода. И точка.
Виктор очнулся. Тишина. Никаких радиоприемников. Постукивают колеса вагона, мимо окон проносятся хлопья дыма из трубы тепловоза… Глазов поправил воротничок рубашки, накинул пиджак и вышел в тамбур. Тихо напел:
– Как Падший Ангел… Пря-мо-вниз…2
Конечно, одной рукой вынимать пачку сигарет и прикуривать было неудобно, но что было важнее? Лишняя доза никотина или маленький кейс, пристегнутый к левому запястью? Излишняя, впрочем, предосторожность – даже просто пожелавшие полюбопытствовать: а что это ценный груз перевозится в обычном пассажирском вагоне? как-то слишком просто, наивно? – любопытных тут же отворачивало носом в окна, бледнели, потели и заикались – Глазов забавлялся, глядя, как случайные попутчики давятся словами и в конце концов замолкают…
Ни в одном археологическом документе «Чертов глаз» или «Око сатаны» не значились, тут интуитивные догадки деда не подтвердились. Зато среди «работ» тех, кто считал себя «альтернативными» историками, обнаружилось: «Есть основания считать, что теория о столкновении Земли с астероидом, в результате чего возник эффект ‘ядерной зимы’, не вполне корректна. Если говорить точнее – было несколько точек возникновения ‘пылевых шапок’, закрывших землю от солнечного света. Более смелые гипотезы говорят о том, что было как бы несколько взрывов в воздухе, над сушей и над водой, в одних случаях испепеливших землю, в других – высушивших участки моря. Можно предположить, что эти взрывы происходили даже в разное время, одни примерно в Юрском Периоде, другие раньше, некоторые позже». Еще интереснее были неподтвержденные истории, ходившие среди уфологов – якобы летательные аппараты пришельцев ищут на Земле нечто, некий ими же потерянный артефакт. Это объясняет разницу в показаниях свидетелей пришествия НЛО – разные формы «кораблей» пришельцев, да и сами инопланетяне разны по своей внешности. Но все они, дескать, ищут, ищут и в городах, и в лесах, и на морском дне Нечто, условно названное «глаз Одина», способное как излучать, так и поглощать гигантские объемы энергии. Потеряли неразорвавшийся снаряд?..
В пророчествах некоей современной безумной, считавшей себя новой Вангой, значилось: «Перед великим противостоянием громадной страны и союза западных стран откроются источники энергии невероятной силы и погубят летающие огненные стрелы, так что война будет в новых, неожиданных для воюющих условиях».
Все это младший Глазов оставлял себе «на заметку», порой смешивая разные документы, касающиеся разных периодов человеческой истории. А «око»?
Было мгновение, когда ему показалось, что Жемчуг ему снится, что он всего лишь обсмотрелся «Властелина Колец» и «Пятого Элемента» – что? в этом шарике скрыто нечто, что может ему, обычному с виду парню, дать контроль над окружающими? Хм. Улавливал же их мысли – погружался всем лицом в несущуюся невидимо перед глазами стремнину и становился почти всеслышащим. К этому, впрочем, быстро привык. Настолько, что однажды возник вопрос. Нет, не так. Возник Вопрос.
Возможно, это была проблема из разряда «что было раньше – курица или яйцо?»
«Я слышал их мысли о том, что происходит, или это я думал и оно происходило?
Впрочем, нет, нет, не может быть, чтобы я, просто играя словами, что-то стронул в мире… Нет, нет!»
***
Что, прямо вот так учился, учился и учился?
Нет, конечно.
И футбол во дворе был в последний школьный год, и в универе менялись с друзьями записями с пластинок, и… И… Что ж еще то?
Чем зорче старшие следили, чтобы сыновья не увлеклись «со школы» алкоголем и сигаретами, тем чаще замечали по приходу с работы блестящие глаза, румянец и порывистые, нелепые движения. Однажды Лешкина мать даже откачивала Витьку, и не одним активированным углем, какие-то там еще были таблетки – то ли линексы, то ли люрексы, не вспомнить сейчас. Вердикт был прост: «Непереносимость к вину, запомни, Вить, и больше не увлекайся». Витька же запомнил совсем другое – грохотала музыка («Нирвана» была на взлете песенной карьеры), прыжки и тряски головой, отчаянные вопли – подпевали они так, ага – и вдруг безумные, безудержные слезы: «У нас ничего нет! Ничего! Только музыка», – и Лешка ему в лицо, лоб в лоб: «Мы! У нас есть мы! Музыка и дружба!» И Диман вывалился из ревущей комнаты к ним на балкон: «Витюха! Как же ты будешь жить… такой… такой! Ты все на свете знаешь, но при этом к жизни не приспособлен! Эр… Эрр… Эрудит, а толку!»
«Ладанка» оставалась на шее и в самые пьяные пляски.
***
Дед, помнится, так напирал на то, что это – глаз… Проход в наш мир из сознаний других измерений, другого знания и другой жажды существования…
Витька просидел несколько недель за трудами Мирчи Элиаде. Даже этот ученый, сумевший свести вместе верования как наиболее крупных цивилизаций, так и разбросанных по миру крохотных племен, почти ничего не говорил о «Глазах», кроме… Кроме упоминаний о верованиях скандинавов, сохранивших в Эддах память о том, что Один отдал глаз в обмен на мудрость.
Хорош же обмен.
Альтернативщики всё надеялись, что их вИдение истории однажды подтвердится.
Пусть ждут.
Витька даже чуть не сорвался, чуть было не написал письмо одному из авторов того событийного сценария, что пророчествовал: «Так называемые ‘инопланетяне’, строители древних цивилизаций, однажды найдут ‘глаз Одина’, и что тогда мы сможем сделать с потоками информации и энергии, которые могут буквально затопить коллективный разум человечества?» Уже собирался писать, но его остановил тихий голос, начавший повторять имена Глазовых, погибших в круговерти этой истории. Угроза? Сквозила в этом странная печаль – глаз Одина, глаз Одина… Один-то мудрость получил… Лишние свидетели странной находки, что? Должны страдать из-за амбиций «богов»?
Иногда, стоя у окна и глядя на полный движения дворик, где среди таких живых кустов и деревьев резвилась малышня, Виктор еле сдерживался, вцепившись уже и не в «ладанку», а в перехваченное тоской и обидой горло – не вырваться бы крику…
Иногда возникало желание «упокоить» реликвию, но так, чтобы ее не нашли еще лет так миллионов сто…
***
Андрей не мог «докричаться» до сына – тот был молчаливей мертвеца: после смерти матери стал замкнут. Несколько раз сам подходил к отцу со странными вопросами, например: «А магнитофону высшего класса обязательно иметь АРУЗ? Ну, АРУЗ. Автоматическая регулировка уровня записи», – и отходил, удрученный непониманием – казалось, хотел спросить что-то еще, кроме технических «заковырин», но вот что?
Андрей, почти простой строитель – коттеджики начальству разных сфер деятельности, зажиточным крестьянам, втихую торговавшим чем Бог послал с личного подворья – пропадал на объектах с утра до вечера. Витька рос под присмотром Достоевского и Набокова, Цоя и Бутусова.
«Полярный человек носил закон в себе, как личное право и личную ответственность за судьбы мира, вытекавшие из особого Бого-миро-воззрения», – эту фразу из истрепанной книжицы, многажды ксерокопированной, Виктор взял себе как компас еще до знакомства с бабушкой Алексея. Если говорить проще – пытался жить по совести, хотя, зачем упрощать мотивы, идеалы и мечты?
Не убил, не ограбил, не возжелал – и не потому, что где-то написано «не смей и думать», а как раз потому, что и не думалось так. Андрей спросил на похоронах деда: «Ты не хочешь расстаться с Жемчугом?» Виктор совсем помрачнел: «Кто, кроме меня, будет держать его в руках и при этом держать в руках себя?» Ведь кажется так просто – окунуться в поток слышимого жемчужиной и чуть пристальнее вникнуть вот в эти мысли о коде на замке, вот в эту схему сигнализации, вот в этот график приезда инкассаторов… Слышимое через стены и облики.
Расстаться с «реликвией» не хотел и всё.
Тем более, что теперь у Виктора была не только музыка и дружба.
Тем более, что Жемчуг повторял: «Недолго осталось. Скоро все кончится».
Тем более, что Апокалипсис обещал встречу с нашими умершими…
***
Иногда ноги сами подводили его к зеркалу в рост на дверце бельевого шкафа, и Виктор оглядывал, насколько аккуратно сидит на нем одежда и не бросается ли в глаза объемный мешочек на шее. Удивляясь самому себе, приближался к стеклу и разглядывал свои черты – в одном освещении курноляпый нос казался картошкой, при другом – если чуть наклонить голову вперед – ну выразителен, как вот у Бутусова, но не так смешон, как при том свете. Острый упрямый подбородок, выступающий вперед (Леха подшучивал: «Да не выпячивай челюсть, все равно на Цоя не похож!»), сжатые губы полоской, миндалевидные глаза под тучными бровями – а вот глазами своими любовался: светло-каряя радужка, «белки» слегка голубоватые. Тетка донимала: «Ну и глаза у тебя, ну и глазищи! Знаешь, к чему синеватость такая? От девок отбою не будет!»
Отбоя как не было, так и нет, точно. Только недавно расстался с первой любовью – первые радости, первые ошибки, первое «Прощай» – первые шрамы на сердце, мечтавшем любить вечно. Впрочем, да, некоторые сами не только строили глазки, но и заводили разговор: «Ой, я сначала подумала, Бутусов к нам на концерт приехал и с экскурсией ходит. А вы, случайно, не его брат?»
Отговаривался: «Извините, я больше так фанат Алисы, чем Наутилуса, но насчет экскурсии почти угадали. Убегаю, все, спасибо за внимание!»
Смейтесь-смейтесь.
Он хватал на ходу «ладанку», чувствовал тепло «камня» и с тоской шептал самому себе: «Ни одной нельзя верить! Случайно мелькнет – и выбирай, что терять: то ли Жемчуг, то ли… То ли вообще ядерный взрыв на шее получишь!»
Интересно, кто бы не боялся взрыва…
***
Сестра его первой, художницы Наты, любопытная такая: «А ты мясной или молочный? Ну, что больше любишь?» Не обжора, это факт. Хотя отбивные, ммм…
А про молоко лучше не напоминать.
Потому что из детства помнил не только смех матери и ее теплые руки, но и то, что было после – долго жил у бабок и теток в деревне, и всё не могли в него лишнюю ложку втереть. Худющий, погодки смеялись: «Тебя ветром однажды унесет!» Вот и стали его пичкать молоком и сливками. Мама готовила вкусно и красиво – то пюре картофельное выложит ежиком, а к нему любимые котлеты, то курицу перед жаркой вымочит недолго в томатном соусе – корочка получается румяная, с хрустом… А вместо этого стали будить в 6 утра, после первой дойки, и настырничать «пей, пей» парным молочищем, ну как вы не чувствуете, оно же пахнет навозом?!
«Навозом?»
Так и переспрашивали теперь, когда проходил военкомиссию, хотя и учился в универе. «Навозом?»
Дерьмищем, вашу мать! Дерьмищем!
Не спрашивайте про маму больше.
***
Впервые совсем по-настоящему страшно ему стало, когда Зарубежье вновь запустило гонку ядерных вооружений. Нет, то есть это были ягодки страха, а цветочки зацвели, когда к ним в институт прибыл с визитом президент компании «Майкро». Виктора, как студента, слабоуспевающего по базовым для специальности предметам, никто конечно на встречу не пригласил. В самой большой аудитории собрали цвет цвета, отличников из отличников. Витя присел в холле на подоконник, охрана оттеснила любопытствующих в коридоры, ну что там могло быть слышно?
Вытеснили всех. Виктор сидел, где присел.
Сжал «ладанку» и окунулся в невидимый поток.
– Как вы можете пояснить стратегию развития компании ввиду обострившегося противостояния ведущих ядерных держав? Ведь не такой великий секрет, что в оборудовании стран, где размещаются офисы ваших департаментов, широко используются ваши технологические разработки?
– Я могу вам пояснить, что до тех пор, пока существует ядерный паритет, новая мировая война кажется невозможной. Впрочем, она кажется невозможной и до тех пор, пока существует технологический баланс обычных вооружений.
– Вы хотите сказать… Что наши технологии не отстают от ваших?
– Я, контекстно, уже признал – военные технологии.
Виктор вздрогнул, выпрямился, чуть не ударившись затылком об стекло – расплескался страх: «Для нас ведь может быть открыт доступ к ядру любой технологии!»
– Впрочем, для тех из вас, кто при всей увлеченности наукой продолжает веровать… Финальная битва, как написано древними, будет отнюдь не столкновением «Майкро» и «Орь-Нано»!
Двери аудитории распахнулись, шумный студенческий народ повалил на свежий воздух, президент выходил, подписывая чуть не на бегу зачетки – нашли же, где автографы ставить! И вот здесь Виктора Андреевича тряхануло так, что почти сполз по стене – на безымянном пальце главы «Майкро» отцвечивал перламутром перстень, роняющий в обморочную пустоту оранжево-зеленые огоньки.
***
Глазов-старший давно уже спал вполглаза – всё опасался, что Витька начнет лунатить по зову Жемчуга или, чего еще не хватало, заблудится в кошмарах и начнет кричать, мучаясь, а не то что напугает соседей – стены бетонные, а дом, все равно, как картонный. Сегодня же младший вообще отчебучил нечто непонятное – в журнале «Искатель», сборнике фантастики, вышла Витькина повесть, вышла под вымышленным именем, иллюстрированная «портретами» демонов. Вот одного из них – именовался монстр «гидроцефал ложнозрячий» и был чуть более мягок в чертах, чем чудище из «Чужих» – Витя перенес через папиросную бумагу на альбомный лист, дорисовав перевернутую звезду (из которой и вырывалась голова с оскаленной пастью), но заключив ее в двойной круг, запрещающий дьяволине прорыв в наш мир. Андрей перечитывал и перечитывал текст повествования, вздрагивая от реалистичности рисованной сатаниады. Под сердцем ныло и кололо, Глазову стало казаться, что чудовище прорывается в мир не через лист и звезду вызова, а изнутри его, глазовской, души – прорывается в язвительном смехе, сарказме и цинизме: «Что, съели? Дар в руках моего сына, мы несем миссию, мы, а не ваши высоски!»
Андрей усмехался, судорожно кривил губы и через всплески какой-то кровавой мути, заливавшей глаза, еле улавливал последние слова, застывшие в круге запрета: «Сынок, как же ты будешь без меня?»
Утром Витя проснулся один.
***
Осенним утром полусонный, в мертвой без отца квартире.
Разбросанные по столу черновики не то предсказаний, не то юродств.
Есть мнение, что Апокалипсис неизбежен, что человечество проходит этапы на пути явления фигур и событий, уже предвосхищенных, что свернуть с этого пути невозможно. Есть и другое мнение – Апокалипсис бесконечен, это раз за разом повторяющийся сценарий становления всякой крупной личности и, чуть всеохватнее, всякого значимого и значительного социума.
Для одних написанное правдиво буквально, для других верно символично…
Дьявол почти оправдан.
Эра толерантности во имя гуманизма, во имя сохранности и свободного развития каждой отдельно взятой личности еще чуть-чуть, кажется, и признает Человеконенавистника иным, чем он явлен в священных текстах – признает Лучшим Другом Человека.
Впрочем, это уже записано в Откровении – явились лжеучители, выдающие свои бредни за Знание, якобы служащие Отцу всего живого, но на деле ненавидящие Его. Кажется, вот-вот, и миру будет явлено Нечто, опровергающее Свидетельство Творца о Себе, и мир увидит себя таким, каким еще не видел. – Радость скучающих и пресытившихся.
И это уже предвидено.
Ждите.
Срок близок.
Виктор оторвался от листа бумаги и ошарашенно вгляделся в пульсирующий шарик на левой ладони – тот вращался, перекатывался, брызгал, шурша, едва теплыми оранжевыми и зелеными искрами.
«Собирайся. Пора. Выезжай.»
Голос на грани сознания был непреклонен.
Пора.
***
Казалось бы, при чем тут дьявол?
Идущий по пути сознавания жизни как восхождения от простого к сложному; как падения от совершенства к примитиву, от полноты Бого-миро-воззрения к простоте потребленчества; как пребывания на пути единения с Абсолютом – разве все три возможности не предусматривают встречи с Темным началом? Тень, Люцифер, Мара – все маршруты движения души проводят через регион Тьмы.
Враг Человеческого Рода. Истребитель Жизни и ее Смысла.
Преодоление Тьмы ради Преображения к еще невиданным горизонтам развития Личности.
Примирение Буквального и Символического.
Ангелы, помогавшие Богу сотворить Землю, какой мы ее хотели бы узнать, вспомнить бывшее и до нас.
Один, давший северным народам руническую письменность, давал тем самым оружие и орудие, средство связи человека не только с себе подобными, но и с иными мирами, дал рунику не только как многомерный, но и многомирный поток Со-Знания. Апокрифические Евангелия и гностические тексты, существующие как бы за пределами духовной жизни христианской Церкви, описывают в том числе сонмы ангелов, отвечающих за жизнь человека – эти хранят зрение, те берегут слух, другие отвечают за речь.
Глаз Одина, обозревающий миры.
Войны Ангелов – наяву или в глубинах подсознания?
***
И вот теперь тамбур, кейс, сигареты.
Да, курить было неудобно, но что поделать, носить камень на шее стало тяжко – он почти раскалился, вибрировал, внутри полыхали светА. В голове кипело разноголосье, среди всей этой сумятицы крепло намерение доехать до столь знакомой Глазовым станции на границе – остановка на 3 минуты, пешочком, пешочком по единственной улице до часовни возле кладбища, где спали вечным сном предки Глазовых.
Вот. Здесь.
Из сотового, переключенного в режим радио, доносился звук новостей: «На Генеральной Ассамблее ООН выступление Президента Российской Федерации было резко прервано одновременно несколькими делегатами некоторых стран. России выдвинут ультиматум…»
Голос в голове, такой уже знакомый со времени обладания «жемчужиной», уверенно произнес: «Всё. Это конец. Выпускай».
Глазов распечатал кейс, вытянул руку, открытую ладонь подставил солнечным лучам – шарик задрожал, загорелся изнутри и стал взлетать, одновременно полнея, впитывая воздух, расширяя вокруг себя воронку вихря, в которую втягивались камешки, обрывки газет, птицы, листья, ветки, вырываемые с корнем деревца, оградки могил, кресты, жестяные надгробия со звездами…
Позади Глазова, на подоконник выбитого окошка часовни спланировал пылающий черным чадом ворон – и в беспросветном глазу птицы полыхали молнии света.
Из каких-то обрывков памяти еле слышно донеслась музыка:
Где бы ты не был,
Что бы ты не делал –
Между землей и небом
Война!3
Ничему не удивляясь, никуда не торопясь, Глазов стоял и смотрел, как в небе пульсирует новое, Черное Солнце.
_________
