Её звали Липа. Нет, понятно, что даже в деревне словом этим могли назвать подделку, пустышку, но она прозвище своё носила с гордостью и не без лукавства сообщала его новым знакомым. Липа – мягкая и нежная, самый тонкий и летучий медовый запах, а пахло от неё так от природы, конечно, тогда и косметики-то детской, всяких бэби-ойлов – этих масел и мыльца и в фантазиях у взрослых не было, не то что у детей. Взрослые мужики с ума сходили при её приближении, а подростки липли к ней, пока не получали с её бойкого язычка тонкие язвительные шуточки. А глаза у неё голубые! В них засматривались все, чтобы не впериться взглядом в прочие девичьи прелести под белым, тончайшего ситца платьицем с нежно-розовыми цветами. Вот такая она была, сергиевская Липа.
И ведь не один утыкался ночью в подушку и плакал: «Липонька, Липка, хочу быть твоим!», и девчонки её сторонились, потому что нельзя быть счастливой такой.
А Юрка-то после своих воспоминаний о северных подружках погрузился в какие-то грёзы, одному ему, понятное дело, доступные и ясные. Андрей Данилов допытывал племянника: «Есть у тебя подруги-то, Юрец? Или ты ещё мышей не ловишь? Ну не дуйся, это я так. Сгоняй на речку у нашего края, у подлеска, а не где ты у моста обычно тихаришься. Что-о‑о? Да кто тебя тронет-то? Чужой? Кому чужой?» И Юрка всё-таки набрался смелости, но на пляжик пошёл пешком, велик оставил во дворе андреевской усадьбы – всё-таки зажиточный частник, этот младший из братьев Даниловых, свою стройартель сколотил, и шабашили по области, да…
Юрка никогда без рубашки даже в жару и пыль деревенскую не ходил. Чем хвалиться-то – мышцо́й? А где она у него? В проекте? В плане ежедневных приседаний и отжиманий? Ага, ага, бросьте! Вот и на этот раз… Нарядился в шёлковую свою китайскую рубашель с пальмами и попёрся на песчаную отмель. От неё шагов пять – и ух! В самую глубь, а на дне родники били, слишком глубоко нырнёшь – можешь и застыть, и не выплыть окоченевшим чурбаном. Все боялись, но все ныряли и сидели под водой, как аквалангисты.
Юрка лопатками своими острыми чуял, как зашептались: «Данилов, Данилов! Андреев племянник!» – пожал спешно сунутые ладошки, сбросил одёжку на куст и прямо в своих модных плавках с латунным якорьком с разбегу плюхнулся в глубь – повезло не промахнуться.
Они играли в мяч прямо в воде, пытаясь запулить его в весело кричавших и плюхавшихся на мель сверстников. Юрка и забыл про время, зато пришлось вспомнить про самую важную вещь для русского крестьянина, чьими детьми, по сути, были все в этой разношёрстной ватаге – потомки доярок и скотников, механизаторов и слесарей, поросль будущих мотористов-дизелистов, или кем там модно было трудиться на советское государство?.. Что за вещь? А погода, древняя богиня, непредсказуемая и переменчивая в орьской степи.
Вот уже и рябь пошла по воде от ветра, а Юрец всё не мог накричаться от счастья игры с такими дружелюбными, оказалось, деревенскими – ну ещё бы, с роднёй боксёра Андрея ссориться, хех!
Он вдруг почувствовал прямо лёд в дыхалке, грудь свело судорогой, надо выбираться. У куста, где положена была на ветви одежда, стояли трое, и самый рослый двумя пальцами брезгливо поднимал Юркину рубашку: «А чо, пацаны, сойдёт мне моцик протирать?» Андрей, конечно, спортсмен и в России большой известен, но братья сидельцев – это, кхм, кхм… Ну, никому неохота нарваться в сумерках на нож.
Юрка в запале игры без очков-то и не разглядел, кто там выше по течению за густым рядом акации и плакучей ивы плескался. Девушка с большущими голубейшими глазами подошла оттуда, оправляя лёгкое платьице, мокрое на груди. «Жбан, отдай ему одёжу, это же Данилов, ты чо!»
У Юрки дрожали пальцы. Он пытался что-то сказать, но от ветра – конечно же, от него! – посинели губы и зуб на зуб не попадал.
Он стоял и трясся, и что надо было сказать?
Её глаза. Таких глаз он даже в фантазиях своих не представлял, а тут стоит девчонка в таком, ну, просвечивающем платьице, и такая она, такая, что он пропустил мелькнувший кулак. Зазвенело в голове, закружилось, и что это, головой в песок, что происходит?
Юрка подхватил рубашку, с которой убрал ногу Жбан, и бросился к домам. За спиной ехидно прозвучало: «Липа, а дашь лапнуть?»
Он бежал, задыхаясь, боясь оглядываться, в голове гудело, и под глазом жгло и набухло, и вот он – забор из отборных дубовых досок, и тётка Ольга, и ох! «Ты где синяк словил, Юрка?»
Его трясло и тошнило, он отряхивал спешно надетую рубашку, песок насыпался на паркет, слёзы душили, и что, что?
«Там сейчас, наверное, Жбан Липу лапает, – сплёл непослушным языком Юрец и утёр брызнувшие слёзы. – А я‑то, я что могу?»
Ольга смотрела так страшно, почерневшими враз глазами, будто тучи, собиравшиеся за окном в посеревших небесах, собрались только для её взгляда.
Юрка замер.
Жахнул стаканом по столу, из него выплеснулся чай с малиной и какими-то травками, сорвал рубашку – и под весёлый крик тётки Ольги: «Ну куда понёсся, Геракл, куда, счастье ты наше?!»
Он бежал, и всё ближе Липа, Липа, которая отбивалась от потных рук, пытавшихся задрать подол и разорвать ворот, бежал, и всё ближе девичьи слёзы, и как там в кино по видеомагнитофону дядьки ему показали под секретом драки в китайском квартале? Прямо на бегу проорал: «Убью, гады!» – и с разбега пнул Жбана в колено.
Ну как пнул? Особо-то не делал ничего. Как-то вот на ходу двинул так, не помня себя и видя только платье с маками и мальвами, и молотил во все стороны руками, а голова гудела, и в глазах искрило, будто шокером тряхнуло…
«Каким шокером? Забудь, Лип. Откуда ты вообще это помнишь? Аа‑а, ну так это я его тебе потом показывал в Ори. Когда поступать приехала, ну. Я думал, это круто, мол, Самоделкин такой, начитался технических журналов. Лип, малого сама сегодня в сад поведёшь? Мы собираемся афиши на «Алису» рисовать. Да, познакомился тут на выступлении с неформалами. Ты прости меня, Лип, за всё. Как не за что? Ну ладно, я помчался. Ты помни только – глазища твои навсегда!»
***
- Значит, шокер? – мент и не особо дотошный-то попался, так, для виду опрашивал. Что случилось? Да ничего особенного, Юрец в самый центр города забрался, всё за своими записями этими, мама, что бы ты понимала?
- Ну, женщина, а что вы его третируете? Всю жизнь будет возле юбки сидеть? Значит, так-таки сам и собрал шокер?
Ну да, журнал «Техника – молодежи» совсем неожиданно предложил купить схему за 50 рублей.
- 50? А не много за рисунок?
Ну вы тоже даете, какой рисунок – это ж схема! И рабочая схема, оказалось! Провода для катушки Юра в лаборатории электромеханики нашел, со старого неисправного двигателя смотал, проблема была в конденсаторах и аккумуляторах, но чего не найдешь в перестроечном раздрае? На практике в электротехническом цеху Машзавода еще и не такое находили!
- Ладно. Гопничка ты, конечно, напугал до посинения, но осторожнее, у кого-нибудь сердце слабое окажется – и на тот свет загремят черными косточками-то… Свободны.
Мать еще продолжала что-то выговаривать вызволенному из кутузки Юрке, но он аж озлобился: «Знаешь что, зарабатываю, чем могу! Да, записи, да, шокеры, стоп. А ты что решила, я просто для себя это все клепаю что ли?»
- Отец же обещал тебе деньги на «Яузу» или что ты там хотел? Лишь бы не позорился самокручеными проводками перед родственниками. Что? Так и не выделил? Ну, я не знаю, как с ним разговаривать после этого.
- Вот поэтому, мама, «Мело-Шокер» теперь в цене и в ходу!
- Лучше б сессию закрыл вовремя!
- Успею.
***
Надежды, надежды… Завуч готова была подписать разрешение Юрию Данилову поступать в Самарский политехнический. Всё как-то вот сошлось, и физика с математикой, и программирование, и радиолюбительство – на робототехника собрался Юрка поступать, ни много ни мало, и дядя Витя уже искал в волжском граде, чуть не ставшем второй столицей, комнату на время экзаменов.
- Какую комнату? – опешил старший Данилов. – Тебе общежитие не дадут, что ли? А какого перепугу ты там забыл тогда? Мне тебя еще кормить в большом городе?
Юрка не спорил. Страшно звенело в голове, всё плыло и мутилось, и не мог языком шевельнуть, чтобы настоять, убедить… На последние рублишки от записей купил билет в один конец, вселенский ветер выдувал из гудящего пространства меж ушей: «Сама-ра, са-мара!» На перроне вытащил заветный железнодорожный талон, паспорт? Конечно, вот он, ох, где же, где, где?!
Паспорта не нашлось ни в ящике с Юркиными документами, ни в кованом ларце с семейными бумагами.
- Где отец? – с сердцем у горла выдавил Юрка.
- На рыбалку с Данилкой умотали, собирались несколько дней там пробыть.
Завуч что-то объясняла ему, чуть не плача, что даже она не сможет сорганизовать поступление без документов, как такое возможно, Юра, может обойдется всё, выехать на природу по следам отца, уговорить, пусть отдаст паспорт-то!..
Тихо так. Звенит струна, на экране с инвертированной картинкой – декодер надо, декодер! – музыкант тихо складывает остатки разгромленных вещей гостиничного номера в ему одному понятную фигуру.
- Значит, будет Мело, — тихо проговорил Юра в полночной полутьме, наблюдая, как Флойд пытается на экране что-то еще оживить, что-то еще спасти…
И встала «Стена».
***
Не обманули никого из лицеистов. Всех зачислили по итогам выпускных в универ, только каждого по успеваемости – Юрка с Лешей, Игорьком и Ночевым отправились прямо на перспективный факультет автоматизированного производства, нет, ну не роботы, конечно, но тоже производственные технологические линии, да, только практику пройдете на Машзаводе? Ну и отлично!
Кому-то повезло меньше. Автодор, машины пищевых производств – впрочем, при чем тут везение? Лицей никого не заставлял учиться. На что посягнули, то и получили, так-то.
- Ничего, Юрец, Самара, что Самара? – Игорек перед лекцией вставлял в доску фигурки. – У нас тут машиностроение, и секретное тоже, на нас хватит!
Игорь ошибся с востребованностью ровно на 25 лет.
***
- Значит, так, Юрец! – дядя Витя решал вопросы быстро. – Кооператив по сборке шокеров создавать нелепо, с запчастями напряженка. Но ты собирай! Сейчас бандосов развелось как муравьев, хотя они себя исключительно волками считают, защищаться найдут от кого и парень в норковой шапке, и девушки в лосинах. Сбыт я тебе обеспечу.
Юра и не сомневался, что Виктор Данилов своего не упустит. А «Яуза»? Да что «Яуза»? Комплект аппаратуры для репетиций «Мело» в нормальной студии, вот что надо!
- Мих, хотел пластинку? – Дима улыбался, еще не выложив всего. – Есть шанс записаться на портативной студии! Только договор с руководителем! Он нам запись, мы ему выступления!
- Значит, будет Мело, — повторил Юра.
В графах расписания вычеркнул «лабораторная».
Вписал «репетиция».
***
Ребята сгрудились у стола Игоря Геннадьевича, разглядывая восхищенно портативную студию.
- Сюда кассету, принесли? Ооо, класс Me, особое напыление, по качеству близко к катушке должно быть! Ну это вот четыре канала, классика — ударные, вокал, бас, ритм. Предусиление, выходная мощность, ограничитель возможен, на всякий случай. А вот это чудо – это Ритмбокс, ударная, так сказать, бит-машина. Дим, ты говорил, что-то замогильное надо будет в спецэффектах? А что за текст? Любовь на плахе? Ну, вы даете! Ладно, будет вам похрустывание костей, хе-хе. Поехали, забиваем ритм!
У Юрка дрожали руки. Как-то подозрительно легко все получалось – Дима, оказывается, ходил на эту студию в кружок туристической песни, руководитель ставил им голоса, показывал приемы игры, дал основы музыкальной грамоты – вот откуда гитарист Мело знал септ- и нонаккорды!
Леша от группы отпал сам собой, слишком много времени занимали разъезды по продажным ларькам с промтоварной, как это все еще называлось, мелочевкой – ножички, брелки, иногда Юркины шокеры из-под прилавка совсем особым клиентам… Миша уселся на бас-гитару, Димон гонял по струнам чуть не джазовые аккорды, вместо соло выстраивая сложными риффами партии проигрышей между куплетами, Юра вытягивал ноты как мог, но… Что-то смешновато все выходило, то ли тембр такой насмешливый, ироничный был, то ли подачу подобрать не мог… За микрофон почти дрались с Михасем, отчаянно косившим под Джексона и аж отрастившим локон, в точности как у кумира. Труба хохотал, встречая теперь студента медколледжа – ребята, вы там гнить будете инженерами, а я на золотых зубах столько наварю! – встречая в закоулках меж домами и детсадом: «Куда спешишь, Чексотка, рокером заделался совсем? Уау!» — и точно пародировал залихватский выверт ноги.
Вот и сегодня Миша, хлебнувший пивка на дне рождения отчима, отталкивал худющего Данилова легкими тычками:
- Все, все, хватит блеять, сказал! Дай я поною… Я не знаю того, кто в моей голове, иногда он крадется, как зверь по траве…
- Ребята, хорош! – Игорь Геннадьевич захлопал, отвлекая разошедшихся друг-друга-толкачей. – Но определиться с вокалом надо, Юр, вас приглашают на ТВ, «Орь-Панорама», две песни надо будет на фанеру записать, подзвучка инструментов, голос живьем из студии пойдет. Там собирают бардов, начинающих рэперов, потом эти, танцоры, хлоп-хлоп, а, фу ты, хип-хоп! В общем, спектр молодежных увлечений! И вас выбрали. Тексты Юркины, говорят, прямо Пинк Флойд в переводе.
- И что? – Данилов дышал на очки, протирая полой выкупленной у Лешки украинской разлетайки – просторной рубашки серого шелка.
- И все, Юр. Я бы Диму рекомендовал на вашу пауэр-роковую «Хей, брат!», у него тембр под жесткие аккорды подойдет, а Мишу на «Колыбельную», или «Лунатика», понежнее голос нужен.
- Ну прям уж нежности, скажете, — покачнулся у стойки микрофона будущий стоматолог, мечтавший – вот они, прожектора, вот колонки ревут, а впереди море рук и Майкл выходит слева из-за кулисы представлять: «Майкл Реввин, Рашша, оу йеа!», — куда, Юрок? Блин, там косяк не треснул? Нафига хлопать так?
***
Леша стукнул по плечу, подливая в кружку Хванчкары – то ли марганцовка со спиртом, то ли порошковый напиток с сивухой:
- Брось, придут сами прощения просить! Ты ж у них все, они в литературе ни бум-бум, Дима за столько лет туризма сам ни песни ни сочинил! Чего они будут петь, Солнышко лесное? Ага, не смеши. Миша же о чем мечтал? Пластинку! Придут, придут, вот видишь, без тебя они никто! О! Кто там так в дверь долбит?
В 12.15 все семьи бывшего «В» класса и 15-ой группы Лицея сидели у телевизоров. Юрка сбежал из-за накрытого стола, мимо удивленного дядь Вити, через колени приехавшей из Сергиевки тетки Ольги, не в силах вынести больше пустоту под сердцем, тянувшую, казалось, всё его существо куда-то вглубь, в воронку мерзкого страха. Дома у друга оказалось спокойнее, и мама Алексея, выключив видеозапись на приставке, недавно купленной Лешкой «на свои», — она, улыбнувшись: «Хочу еще раз текст колыбельной послушать! Какая-то запредельная любовь», — включила запись «Панорамы» еще раз, пока ребята чокались чашками. А вот и виновники торжества? Уже примчались?
- Юрец, ты видел, видел? Да мы пофиг, там эта, Наташа зовут, про «бабье лето, наверное, сказка» пела, Игорева песня, ну эта, в красных лосинах, ох и ноги!
- Короче, юный падаван! – Миша тряс автору песен руку, заглядывая откуда-то бесконечно снизу в налившиеся счастьем глаза. – Телефон у нее я не взял, это пошло, а на репетицию к нам она сегодня придет, праздновать с Геннадьевичем выступление!
- Юр, — Дима спрятал руки, ехидно рассматривая всю внезапно постройневшую фигуру начинающего поэта, и, внезапно – а, да ладно – хлопнул пятерню! – Мы без тебя никуда! Пошли на студию, Геннадьевич отзвонился, гулять будем!
***
«Там-там, тара-татам, там-там, том-том, туру-ту-том, том-том», — наигрывала девушка на бас-гитаре. Миша только собрался что-то выкрикнуть, но осекся, а Юра уже улыбнулся во всю скромность: «Love song, а у тебя какая любимая?» «Серьезно?» — засмеялась Наташа. – «Фанатеешь по кьюрам? А у тебя? Prayers For Rain? Да не может быть!»
Игорь показывал ребятам новые «переходы» на призовой, за лучшее руководство музыкальным коллективом «Асгард», девчачьей группой, — на призовой «Ямахе» нашлись протяжные призрачные стоны под димкино видение юркиной мистики, а Юра с Наташей, оба розовеющие, писали друг другу на клочках из блокнотиков свежие тексты. Что-то тут было не то, слишком пристально Миша разглядывал Натальину шляпу на тесемочке, закинутую за спину, да и она постоянно взглядывала на фаната пронзительной Billy Jean. Юрке щемило под сердцем, и вдруг не выдержал и тихо спросил: «Слушай, а для тебя что важно? Красота или родство душ?» Наталья замялась, разглаживая обрывок бумажки со стихом. «Знаешь ли…»
И он узнавал ее капельками, по чуть-чуть, на репетициях «Асгарда», где басистка лихо лабала почти кьюровскую мелодику, выстраивая сложные партии, не столько ритмические, сколько тональные, и на апрельских вечерних улицах, где она своими алыми лосинами на узких бедрах светила в сумерках, дразня спешивших с унылых работ прохожих, и на своих музыкальных прогонах перед первым концертом вживую.
«Инженером будешь? Круто! А я художеству учусь, да, изобразительное искусство у нас в области развито, живописцы, в принципе, неплохо свои работы продают в частные коллекции, да, можно подняться будет», — и он жадно разглядывал наброски юных тел, просиживая у нее за плечом, пока за мольбертом Наташа напевала их любимые мотивчики.
«Родная! Родная!» — хотелось кричать, и неужели такая близость душ бывает не только в романах? Он начинал мелодийку песенки и она подхватывала, и поправляла его, подсказывая более верный тон, ехидный голосок становился воздушнее и прозрачнее, а на крике переставал срываться. Соседи стучали – что за голосеж, ладно хоть не вечером! А вечерами они, запершись в Наташиной комнате…
Ее отчим дежурил пожарным сверх нормы, а мать вкалывала в столовой теперь уже допоздна, кооперативные подработки начинали давать о себе знать, руководство гоняло работников дольше рабочего дня, самоокупаемость, господа, самофинансирование, прибыль и еще раз прибыль! Никто не мешал, а младшая сестра, иногда вламываясь без стука, все никак не могла застать Наталью за этим, ну, и Юрка: «Ноги мерзнут, дистония!» — высиживал долгие восторги малой о чем-то совсем уж детском, прячась под шикарным клетчатым пледом, скрывая усмешку, избегая светить наготу. И, прощаясь в подъезде, шептались, погашенными улыбками напоминая друг другу о светлоте этих прозрачных апрельских дней.
***
- Значит, сегодня мы и увидим, что там за Наташа. Юр, ты сходи на остановку-то, встреть, — разулыбалась мама. А Юрка что? Встретить любимую? Да запросто! Хотя с отцом уже успели накатить пару рюмочек коньяка, ноги совсем воздушные, сами ходят, вперед! Юра накинул на голову капюшон такой редкой для Ори толстовки со стилизованным портретом Хэммета и потопал – площадка, лифт, дверь, улица, все еще улица, вот и остановка. Юра зажег вытащенную из кармашка джинсовой куртки сигаретку, на секунду зажмурился…
Голову ломило, виски как в тисках. Юра ощупал распухшее лицо, переносица подло ныла, хрящ ходил влево-право, сломан нос?
- Он очнулся! – крикнул кто-то позади, и в затуманенных глазах прорисовался потолок с мерцающей лампой дневного света, дверной проем без двери, улыбающаяся медсестра.
- Как вас зовут, молодой человек, помните? Юра? Говорить можете? Тут дядя ваш дежурит, пообщаетесь?
- Ну, Юрец, здорово! – дядя Витя аккуратно пожал ватную руку. Что выяснилось-то?
Кто-то из местных держаков купил такую модную обтягивающую голову шапочку, хотя стремительно теплело, ну и пошел по району хвалиться покупкой. Зашел в свой подъезд – а жил он двумя этажами выше Лехи – и запомнил, что следом скользнул кто-то и тут власть-на-районе-предержащего затрясло так, что сердце чуть не лопнуло. Очнулся, а шапки нет. Обежал друганов и бросились искать, кто мог шокером приложить. И тут сказали, что мастерившего эти самые шокеры видели на остановке, такой, в джинсовке и капюшонке под ней.
Он и правда оказался на остановке, мастер-радиолюбитель, и орал благим матом, что всем им не жить, пока его пинали и дубасили, захватив за купол ткани и треская лицом о бетонную скамейку. Случайные свидетели, тоже ждавшие какой-то автобус, только посторонились, пока озверевшая шпана мочила уже онемевшего очкарика, «гляделки» с него сразу сорвали, а то бы и без глаз остался…
- Смотри, Юр, там дядька Андрей поднимает своих боксеров, готовы приехать по звонку, зачистим весь тот двор, десяток лет помнить будут, на кого рискнули руку поднять. Нет? Как нет? Что, спустишь с рук? Ты чего?
- Мне еще жить в этом районе. Понимаешь? Этих ничем уже не напугаешь, ни дракой, ни тюрьмой, конченные, только хуже сделаете.
- Разочаровываешь ты меня, племяш. Ну, как скажешь. Я их все равно накажу по-своему, и за порванную одежду взыщу десятикратно. О, твоя! Здравствуйте, девушка.
Она плакала, не решаясь погладить по запекшимся от крови волосам, тараторила что-то… Обитатели палаты вышли, чтобы не мешать, ну и досталось Юркиным рукам поцелуев.
Юрка проваливался в сон, уколы дали о себе знать, в глазах темнело, в ушах звенело и последнее, что он различил перед тем, как провалиться в межзвездную пустоту, было:
- Ну вот как, как ты сможешь меня защитить, если понадобится?
И вместе с подползающей тишиной расслышал шипение:
- Прощай.
***
- Дурак, дурак! – твердил он себе, ведь все было очевидно, все сошлось! Мелкие ухищрения типа почему-то зажевавшейся ленты в криво вставленной кассете, бешеных денег стоила, минус к образу? Ей, Наталье, наверное, казалось что да. А внезапно выплывшая из безвестности подруга, к которой стали ходить ради обсуждения новых прочитанных стихов Библии? Девушка с жиденькими волосиками на большой голове и какими-то стеклянно неподвижными глазами только и повторяла, по сути, на все лады: «Алчность и похоть, похоть и алчность! И гордыня, гордыня ваша, что вы якобы уже известные музыканты!» Юре становилось совсем муторно, когда подруга вплетала в свой лепет шепот о странном интересе к ней отчима… Так это было или нет, но душераздирающую песню Моторхэд «Не позволяйте папе целовать меня» заслушал до скрипов пленки в раздолбанном магнитофоне, который он починил, подобрав в универских лабораториях детальки, а вот корпус, нет, новый корпус найти не удавалось. Ну и ладно!
Но это ведь не все! Перелески за последней в ее микрорайоне опоясывающей жилье дорогой запомнили всё, вся подмерзшая листва помнила изгибы ее спины, и как он целовал всю ее, совсем всю, кхм-кхм, да, и эта дикая горечь на губах – какая-то таблетка? Но зачем? И почему не предупредила и позволила всё?
А кофе этот злосчастный? На торжественной встрече с ее дядьями в частном домике в полупромышленном секторе города она взялась разливать из кофейника дымящую-парящую горечь, Юра протянул чашку, чуть приподвстав из-за стола и… «Ой!» — только и сказала. А, нет, еще: «Ой, что я наделала?!» Да ничего, просто как-то неожиданно споткнулась, и прямо через горловину металлического кувшинчика плеснула кипяток ему на запястье, где шрам. Плеск! И темно в глазах! И прикусил язык! И кожа слезла чулком.
Да, все сошлось, она отталкивала его, как находила уместным. Как находила подходящим. А теперь он слушает в телефоне гулкие звуки: «Ну, теперь вся округа будет знать, что тебя можно трогать безнаказанно, какой ты защитник?»
Нашла причину прицепиться.
И вот это вот совсем уже: «Электромеханика? Да какой из тебя инженер, поэт-мечтатель? Рок-звездой хочешь стать? А зачем тогда это все? Как не знаешь?»
Сердце стало щемить без причин. И предательские мутные пятна перед глазами.
- Стоп! Стоп! – Игорь Геннадьевич отчаянно замахал и забил в ладоши. – Юр, ты не поешь, а прямо рыдаешь, что с тобой? Нет, это эффектно звучит, а главное искренне очень, для вашей музыки это особенно надо, но, знаешь… Ты до концерта дотянешь?
«Концерт будет отменным! Я так решил!» — прошептал Юрий Данилов и смахнул набежавшую слезу. – «Because boys don’t cry!»1
И все тут.
_________________
1 Строка из одноименной песни группы Кьюр.
- Юра, ты подумал? Я за тобой с Лицея наблюдаю. Голова – такое дело, травмы очень чреваты. Может, возьмешь академ-отпуск?
Юрий вздрогнул, вспомнив эти фразы декана факультета. В самом деле, что терять? Это вам кажется, что нечего. Отец заявил коротко: «Академ? Лишний год я тебя кормить не буду. Чего??? Какая работа? Учись давай!»
Хотелось кричать. Кричать: «Почему ты со мной так?» Но из-под сердца вырывалась только холодная, молчаливая, задушенная ярость. Выхода не было, кроме чистого листа – и Юрка писал, рифмовал, сочинял сюжетики. Странно, но способность к творчеству оказалась нетронута. А вот техника, механика, абстрактная логика… Ну что ему, смириться с насыпавшимися откуда-то трояками и дотягивать лямку великовозрастного контуженного?
«Смириться, да!» — так он и решил. «Надо делать то, что лучше всего получается. Не зарывать талант в землю». А Игорь Геннадьевич, между прочим, просиживал репетиции Мело-бандешки не только за регулированием движков на пульте. Читал Юркины тексты, один за другим. Откладывал одно, перетасовывал в стопки листиков другое. Юрка, пытаясь что-то изобразить из своего надтреснутого воя, от микрофонной стойки зорко следил, как руководитель студии отбирает материал для будущего концерта, уже почти взрослого, уже с афишами!
А дома? А что «дома»? Откладывал проверку студенческой книжки с рухнувшими в болото оценками на сколько мог. И писал, писал о том, что «я так люблю в час излунья влетать в твои окна». Жереховский поправлял очки: «Нет, молодой человек, посудите сами – мнетесь, мямлите, здесь помню, здесь не помню, это что? Это, по-вашему, 8 баллов? Даже не семь, увесистая такая шестерка вам в зачетку».
А он рвался к микрофону – словно само дыхание жизни поднялось пропевать свои же психоделические зарисовки. И Дима – ни тебе туризма, ни тебе шатаний по друзьям – кто хотел повидаться, те сами приходили, слушали молча, как гитарист часами тренирует пальцы, как подбирает аккорды, записывая то, что точно будоражило душу – иногда на Юркин текст, а иногда показывал ему мелодическую линию с ритмовкой, и: «Сможешь на этот размер? Все ты сможешь, я в тебя верю».
«А как же Михаил?» — спросите вы. Тьфу ты, черт, про него почти забыли. Вернулся он из деревни изрядно присмиревший, шастанья по зазнобам всё, в прошлом. Вроде кто-то у него наклюнулся. Наклюну-лась. Постоянная подруга, Миха только усмехался, поглаживая шрам возле левого глаза: «Тормоза, фанаток что ли ждете? Да будут ли они вообще? С Юрцовским голосом фанаты нам не светят». Юра скрипел зубами, ночами в огромную пуховую подушку протягивал ноты. Что-то ведь получалось? Да конечно, хоть и не особо! Потому и решил: «Если быть, то быть лучшим! Пока что – в текстонаписании».
Наталья ведь что сказала? «Я, конечно, приз-то получила от Радио Юность, флажок прислали, да, но что ты пишешь – это улет, на грани сна и прозрения».
Да, любил.
Успел полюбить.
И от того под сердцем саднило еще острее.
***
Как не пить? Пили, и не втихомолку по подъездам, а дома под рев музыки. Чтобы врубить гитару и под мухой лабать – этого ни Димон, ни Михась себе не позволяли. А вот зарядить колонки на полную мощь – это запросто! Помните? Нет, вы помните 91‑й год? Сколько всего нам пришло-прилетело от творцов? Напомним! Ну, Метла само собой. Ганзы. Нирвана. Моторхед. Терапи. Перл Джем. Аэросмит. Оззи. Ну и, само собой, Наутилус, ДДТ, Бригада С и послевкусие неизбывной тоски от Черного Альбома «Кино».
Пили плодово-ягодное из трехлитровых банок. Пили спирт Рояль, которым заставлены были витрины продуктовых, не питавших граждан почти ничем. Зато семидесятиградусного – хоть залейся. Сто? Думаете, там было сто? Вряд ли он был вообще «тамошнего» производства. Ну уже после были баночное пиво, которое даже мог себе позволить студент, подрабатывающий сторожем на заводе железобетонных изделий. Как Юрка с Мишей по наводке Мишкиной мамы. В унылой каморке с неровными зелеными стенами появились плакаты из журнала «Роккор», надпись пастой шариковой ручки – «Бди!», какая-никакая постель на шаткой железной кровати с продавленной сеткой…
День завершался прощанием с персоналом административного здания. Вечер? Уборка крыльца и первого этажа. Что летом – от пыли, что зимой – от снежных завалов. Ну и в осень хватало листвы от кленов, нависших над входом в корпус. Ребятам оставляли ключи от приемной директора – должен же быть доступ к телефону? Должен. Как добраться до ключарни всех остальных кабинетов, включая директорский и медицинский, с запасом снотворных и обезболивающих – Михась втихую от Юрки экспериментировал с дозами, описанными в лекциях медколледжа, — как добраться и проникнуть всюду и везде, успевая отключить сигнализацию, сообразили они за неделю.
Ну, и Красный уголок с магнитофоном и колонками освоили. Если бы кто додумался патрулировать подъезды к городу, удивились бы орущим посреди индустриального безмолвия окнам. Орущим и пульсирующим цветомузыкой, и без нее не обошлось.
- Эй, ямщик, поворачивай к черту! – орали они, выбрасывая трехочковыми бросками в корзины, выбрасывая полусмятые жестянки из-под пива. И прыгали, и дергались… Судороги повзрослевших тел.
***
- Нет, Дим, ты не понимаешь, как это – играть для себя, писать для себя, любить себя? Нет-нет, пойми! Есть люди-волны. Они поднимают волну в море, и атакуют берега. На гребне, поверх волны, могут быть серферы, крутые такие, распальцованные, да? Они лучше всех чуют волну и удерживаются на ней, и преодо… лева… ют все всплески, довольные такие, мы победили море-океан! Неа! Вас вынесло волной туда, куда хотел начинатель движения, понимаешь? Пока волна мирная, на ней все катаются, всем в кайф, но разозли – будет цунами, и мало, ой, не покажется никому. Слушай, что Кинчев поет – идет волна…
Быстро слетавший с катушек Юрка падал лицом вниз на ровное место и держал голову строго центрово – ни правее, ни левее, не качнуть, а то волны задушат уже его самого.
- Короче! Я хочу научиться создавать волны! Я хочу гнать волны в море жизни. Хотя бы и песнями. Всё.
До расставания с Натой Юрка с алкоголем был на «вы».
***
Для концерта Мишаня из школьной черной шторы – бывшая классуха все помнила, все завешенные окна и запертые изнутри двери класса — так вот он цветными мелками изобразил (для задника на сцену) надпись «Мело» в круге над детской попрыгайкой-классиками.
Они готовили на продажу стопку кассет с записью семи песен. Выручка – пополам с Геннадьевичем, и от продажи билетов тоже.
Юрка наматывал круги по квартире, завтра, что-то будет, что-то будет, что-то!
И Данилка, молча глядя на брата, выдерживал, да, нет, нарушил тишину: «А можно я пацанов со двора приведу? Ты с ними перестал контачить, сам виноват, теперь сторонятся, песни, говорят, какие-то не такие. Да я давал запись послушать. Не надо было?»
Если кто-то знает, что надо делать для успеха в рок-музыке – надерите всезнайке уши за вранье. Только неизвестное впереди, только дыхание жизни внутри тебя.
«Мой рок-н-ролл, мой!»1 — шептал Юра.
Кто бы спорил!
____________
1 Композиция группы «Алиса»
***
Его трясло. Зуб на зуб не попадал. Пока отыгрывал девичий «Асгард», пока школьный хор чего-то привычное голосил: «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко», — пока вот это всё журчало и звенело, он нарезал круги по репетиционной, не в силах остановиться. Дверь приоткрылась.
- Ой, мальчики! – хитрые, чуть раскосые томные глаза, глубокий, грудной голос…
- Мальчики, а где группа «Мело»? Правда, что ли, грандж играют?
Юра почти подлетел к двери, окинул взглядом настырную – узкие тугие черные джинсы, потертая донельзя косуха, причесон под Билли Айдола или… Или под Кинчева? Впрочем, одинаково. Юра не выдержал:
- Девушка, всему свое время.
- Ой, это вы! – но он уже решительно захлопнул дверь.
- Да не паникуй ты, все путем будет! – Мишаня отхлебнул еще «Баварии» из баночки, ну и еще не грех. – Все, давайте, двигаем.
Под жидкие аплодисментики школьников и их родителей Мело вышла на помост, громко именованный сценой. Юра поправил микрофон в стойке, прищурился… Не показалось! У дальней стены сидел Данилка, отчаянно махал брату красно-черным шарфом, а настырная – уже рядом с ним? – она кивала на Юру и что-то с улыбкой допытывала у отнекивавшегося Данилова-младшего. Перед этой странной парочкой сидели несколько подростков, тот взлохмаченный под Смита, этот со звездой на виске, третий в джинсовой куртке с кучей неряшливо пришитых нашивок… Бояться некого!
Юра затянул первые ноты.
Второй концерт должен был начаться через полтора часа и ребята, не помня себя, помчались в ближайшую кафешку что-нибудь да перехватить, желательно горячительного. Юра успел заметить, как настырная металась по первому этажу от кабинета к кабинету с воплями: «Да что такое! Хоть один телефон должен быть!»
Да! Стукнули рюмашками, горло ожгло, еще по одной, где-то внизу тела закипело, загорелось, поднялось пламя под сердце, и музыканты, громко говоря, рванули обратно, а там уже – ничего себе, скорость реагирования! Зал кишел парнями и девушками в коже и джинсовках, несмотря на январь, а, одежду же в гардероб сдавали! В комнату хора! Юра взбежал на помост-возвышение.
- А сейчас специально для моего брата и друзей с нашего двора! Песня «Брат по крови».
Он и сам не помнил, как отпел, но расслышал в общем гаме выкрики «Тесла!», «Бон Джови!», «Ребцы, у нас новые звезды!»
«Поцелуй меня» подпевало хором ползала, а какой-то невысокий коренастый парень – а, да, Юра вспомнил, что видел его на фото группы «Лысые игрушки» — он чуть ли не подкидывал в воздух настырную и выкрикивал в ритм «Целуй… Целуй!»
Мело поспешило курить, уж больно дрожали пальцы.
- Ну что, Мело, давайте знакомиться! Я Дина, это вот Юра Селф…
- А я вас знаю, вы в параллельной группе учитесь, — пожал Юра вялую ладонь тезке.
- А я тоже Юрьевич, так что, чую, отцы, будет у нас триумъюрат, так сказать, — Юра поручкался и с этим рокером и что-то защемило под сердцем, лопнула тонкая струна под теменем и прозвенело: «Как мне теперь с вами жить!».
Он быстро отговорился от новых знакомых, Дина написала ему на ладони номер, на своей – его телефон, и Юра помчался по вечерним сугробам в какую-то новую, живую, искрящую фонарями темень.
Дина.
Что-то шевельнулось: «Цой… Игла… Медсестра-наркоманка», — но странное нечто как поднялось, так и улеглось.
Юра бежал от остановки до остановки, задыхаясь, уже кашляя, но не в силах был остановить кипящую в котле сердца радость, гордость, веселую злобу: «Я смог, съели?» — и день, окончательно растворившись в темноте, подтолкнул его под колени и Юрка упал в сугроб и прошептал, словно еще видя брата с дворовиками: «А ведь когда-то в Печерске я носил тебе молоко! И был лед, и были книжки, и Клуб Любителей Слушать! А будет, что будет, что мы сделаем, и будет пластинка, что тогда скажешь, Таранькина?»
Брат догнал его у самого подъезда. Просмеялись друг в друга, глаза в глаза, и Юра шагнул в подъезд как в новую, совсем уже другую историю.
***
- Юрец, присядь, если есть куда.
- Что случилось?
- Эти девчонки, с концерта, Дина с Алиной, приглашают нас в гости с тортиком! Алина мне ничего так, хоть и еврейка, пойдем?
- А ты как определил национальность?
- А, да, я забыл, что ты в нациях не шаришь! Пофиг. Идем?
- А чего бояться?
- Тем более!
И они пошли, не забыв завернуть в кондитерскую.
Квартира Алины гудела. На день рождения собрались чуть не все особо активные неформалы города – так показалось опешившему Юре. Четырехкомнатная еле вмещала любителей рок-н-ролла, в каждой комнате звенели о яростных душах струны. Дима, как зачарованный, слушал впервые «Отряд не заметил потери бойца» и что-то еще из Летова, весь алый от смущения, стыдясь сыграть так долго разучиваемую «Коррозию Металла».
Дина курсировала от компашки к компашке, приподнимая длиннейший подол белого платья в оборках, пока виновница торжества на прокуренной кухне меняла чайники на плите, все смотрела на бродившего средь гама Юрку смешливыми глазами, вот он запнулся о чьи-то длинные ноги… Девушка сидела на полу напротив ванной, чем-то утомленная – то ли выпитым, то ли… Юра всмотрелся. Нет, вены чистые.
- А правда, что у тебя Кьюр любимая группа? – промямлила в каком-то полусне ногастая. – Здорово, у меня их любимый альбом «Кисс ми, кисс ми». А…
Тут-то Дина и ринулась в бой.
- Так, Нимди, не приставай к звездам! Поговорим? – и уже под локоть потащила Юрка в ванную, запнулась на пороге, затрещал подол платья.
Юра осмотрелся. С полки схватил ножницы.
- Оу, садо-мазо? – разулыбалась девушка.
- Нет, что вы, мы едва знакомы! Но! – и Юра быстро обрезал платье, так, выше колен.
Она хохотала, выбежав, метнувшись в кухню, и дальше:
- Как вам мой обновленный наряд? – а Юра уже присел за стол с пепельницей.
- Юрец, мы тебя любим! – сообщил Юрьевич, и его собеседник нахмурился, пристально глядя на Юрца.
- Спасибо, очень приятно! – он как курил, так и курил. Пришлось говорунам беседовать при свидетеле.
- Я планирую две фляги с пивом взять, килограмм 10 сушеной рыбы и копченой, если найдется. Только вот где размещать всю эту ораву?
- База отдыха?
- Денег вообще в обрез, за аренду платить нечем. И понимаешь, это же неформальская свадьба, какие деньги, марку выдержать надо.
- Кхм, извините, что встреваю. Мы с басистом сторожим на заводе ЖБИ, так там есть столовая, ее часто снимают для всяких торжеств. Может, договоримся с руководством за полцены.
- И ты вот вызываешься помочь? Чистая душа, наш человек! – Юрьевич смотрел пристально поверх толстенных линз. – А что если мы на ночь к вам забуримся? Красный уголок же должен быть? На выходных, а? С субботы на воскресенье? Останется только автобус нанять, в центре соберем желающих и довезем.
- Ааа, — протянул Юра. – Вспомнил, где я вас… тебя… видел. На сельхозработах в универе. Ты с факультета автодора, точно. Вроде про тебя говорили, что ты специалист по разводу конфликтов.
- Так, любезный, ты слишком много знаешь. Автобус, да, университетский возьмем тогда, надоумил. Ну, летс гет сам рокнролл? Договорились! Дина, тебе очень идет это платьишко!1 Парни, а сыграйте что-нибудь из вашего!
Столпились в зале, и Дима, с чуть дрожащими руками, и Андрей, вцепившийся в оседланный стул с высокой спинкой… Пропевали на два голоса под волнение гитары.
- Ребята, у меня к вам просьба. – Алина отвела друзей в сторонку. — Алиса приезжает, афганцы организуют. Билеты надо подписать и афиши нарисовать. Они нам двадцать тикетов дадут. Сможете с ночевкой послезавтра прийти?
Юра смотрел на Дину, белым айсбергом плывшую среди других гостей, и думалось: «А сколько там, под водой, темного и непонятого…» Она оглянулась и Юра вздрогнул: «Услышала мысли?» Засмеялась: «Следишь за мной?» «Любуюсь!» — сорвалось с языка, и похолодевший Юрка: «Кажется, кто-то доигрался!» — потихоньку понимал, что обрезанный шлейф будет тянуться за ними всю жизнь.
«Липа, ты как? А я с неформалками познакомился, идем к ним с ночевкой афиши на Алису рисовать. Ты звони, не стесняйся!» — положил трубку и вытащил из-под сердца змею, злую усмешку спрятав: «Так и осталась мною нетронутой, эх!»
«У меня есть прошлое. Есть ли у меня будущее?» — так и записал вместо новой рифмы.
_________


